Рассказывает Сергей Татаринов (Санкт-Петербург).

1998 год, июнь, Курск, фестиваль "Соловьиные трели".

Одна ночь уже позади, и не очень ранним утром сидят Мищу­ки, Вахнюк, Туриянский, Леонид Сергеев, Виктор Байрак и прочие корифеи — медленно просыпаются, приводят лица в порядок, меди­тируют перед отборочным прослушиванием.

Подходят двое молодых людей новой формации (у одного — кольцо в ухе) и спрашивают, где будет проходить прослушивание. Байрак как наименее пострадавший от ночных мероприятий начина­ет водить руками и оживленно информировать: этот бард будет работать там, а тот — вон там, а те — в той стороне... И не замечает, что один из этих молодых, который окольцованный, уже не слушает, а смотрит, не отрываясь, на Сергеева. И, наконец, вросклицает:

— Я вас узнал!!

Пауза.

— Вы — Олег Митяев!!!

 

 

Конец — делу ...

Рассказывает Валерий Мустафин (Казань).

То ли конец 70-х, то ли начало 80-х. Ульяновск. Фестиваль "Гамбургский счет", идею которого предложил замечательный че­ловек, президент клуба Евгений Сиголаев.

Объявляется конкурс на лучшую песню для закрытия фестива­ля. Последним на сцену выходит Леонид Сергеев и завершает свою серию песен чем-то гусарским с такими примерно словами:

И мы пойдем попить мадеру,

И будем пить с тобой мы до утра,

И за царя, за Родину, за веру

Мы грянем громкое "Ура! Ура! Ура!"

— Ну, все, — говорит он, оказавшись за кулисами, — кажет­ся, я закрыл этот фестиваль. Навсегда.

 

 

 

А что-то главное...

Леонид Сергеев в ноябре 1999 г. рассказал журналу "ЭКС" (№4, январь 2000 г.) в лице его корреспондента С.Шибаева:

— На одном из конкурсных концертов товарищ с Украины поёт такую длинную песню: любовь моя, я для тебя сварил бы звёздный суп, приправил его лунным светом и всё в таком роде. Сложная драматургия, образ непростой и даже странный, честно говоря.

Ну, сварил он этот суп, замолкает, пауза. И в этой тишине довольно громкая реплика из зала:

— Чувак, мясо забыл!

 

 

В нужное время, в нужном месте.

Рассказывает Леонид Сергеев.

В этот раз ему относительно повезло.

Это было в конце 80-х на алюминиевом комбинате в г.Крас­нотурьинске Свердловской области.

Лист ватмана красными буквами сообщал о том, что "сегод­ня, 27 числа, в красном уголке состоится концерт гитариста Ле­онида Сергеева".

Когда же лист сняли и перевернули, обнаружилась надпись черными буквами о том, что "похороны шофера такого-то состоят­ся 26 числа..."

Пронесло!

 

 

На концерте в одном из кисловодских санаториев он оказал­ся в более сложной ситуации.

Был "мертвый сезон", и аудиторию составляли, в основном, старички и старушки.

Минут через двадцать после начала Леня получает записку: "Молодой человек, когда же придут артисты и начнется концерт?"

Не менее захватывающий сюжет развертывался 7 марта 1996 года в Димитровграде Ульяновской области в НИИ атомных реакто­ров. Приглашение поступило двумя днями ранее и носило "пожар­ный" характер, почему — станет видно во вторых строках.

Встречают Леонида хозяева мероприятия в ульяновском аэро­порту и везут к месту происшествия. При этом время от времени, взглядывая на него, как-то странно посмеиваются:

— Гы-гы! Гы-гы!

Долго так продолжаться не могло; Леня все же попросил объяснить, в чем дело. И узнал, что вообще-то был заказан ан­самбль цыган из Санкт-Петербурга, но что-то случилось то ли с Петербургом, то ли с цыганами, и они не смогли приехать. Тут Сергеева и мобилизовали.

Перед самым выходом на сцену, когда публика уже заполнила зал, он получил дополнительную информацию:

— Извините, но мы не успели сообщить зрителям о замене... На этом рассказ можно было бы закончить, и он был бы похож на хороший фольклорный анекдот. Но поскольку среди читате­лей наверняка найдется немало тех, кто ценит юмор Сергеева, они наверняка захотели бы узнать, что было дальше. А дальше Леня вышел на сцену и сказал:

— То, что я цыган, я узнал сегодня. А так как по гороско­пу я "овен", то вместо цыганского барона вам будет петь цы­ганский баран...

Идея была одобрена аудиторией и катастрофа не состоялась.

 

 

 

Боко-лавр.

Рассказывает Константин Просеков (Челябинск):

— 1978 год. Осенью я приехал в Магнитогорск к нашим друзьям, у которых должен был состояться концерт. Ждали Вале­рия Бокова — маститого барда по тому времени. Имена Валерия Бокова и Владимира Муравьева приводили в трепет. Как раз прош­ли у нас концерты, и я специально поехал туда, чтобы записать все это.

Приезжаю я в Магнитогорск и со Станиславом Сергеевичем Мыльниковым еду встречать Бокова. А Валера перед этим прислал телеграмму: "Я приеду не с Муравьевым, но не один".

В аэропорту Магнитогорска хмуро, пасмурно, люди выходят из самолета, Станислав Сергеевич все смотрит, высматривает... А надо сказать, что Валерий Боков ростом метр-девяносто пять. И вот подходит... Леня Сергеев, такого же роста, габариты его вы представляете, и говорит:

— Здравствуйте!

Стас так мимо него:

— Здравствуйте...

— Вы Станислав Сергеевич?

— Да...

— Вы знаете, я вот из Казани... Валера Боков не прие­дет... Ну... В общем, я буду работать концерт...

Стас со вздохом:

— Ну, что ж... Ну, пошли...

И медленно уходит. С такой же понурой головой вслед за ним уходит Сергеев.

Ну, концерт начинается. Объявляют, что вот — Бокова не будет, а будет один какой-то Сергеев. Народ делает "У-у-у...", но после первых же трех песен народ делает "А-а-а!!!"

Жертва.

Рассказывает Алексей Куликов (Волгоград).

— Когда готовился концерт, посвященный 60-летию со дня рождения Визбора, очень тщательно отбиралась программа, кото­рую писал "Одиссей Моисеевич" Городницкий. И он из-за этой ро­ли не мог разучить песню, которую в свое время Юрий Иосифович посвятил Татьяне Хашимовне (Никитиной — В.Л.). Называется она "Жертва" (монолог укушенного). Но никто этого не знал. А кто должен исполнять — тоже неизвестно. Подставлять он никого не хотел. то есть многие знали, но он нашел того, кто не знал. Это был Леня Сергеев. Леня тщательно готовился к этому испол­нению. Наивный человек, он все это мастерски обыграл. Глядя прямо в глаза Татьяне Хашимовне, он в микрофон спел ей всю эту фиговину, после чего наступил антракт и братья Мищуки сказали ему:

— Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, кому это посвящено? Леня взял  бутылку  портвейна  и,  тут же из горла выпив,

сказал:

— Ну, всё!

 

 

Градация успеха.

Рассказывает Леонид Сергеев:

— Недавно у нас был концерт в Олимпийской деревне. По хо­ду дела ведущий обращается к Вадиму Мищуку, мол, говорят, у Вас сын родился...

— Да, у меня недавно родился сын...

Все начинают хлопать. Вадим, вероятно, смущенный почестя­ми, которых более заслуживает его жена, свои заслуги пытается принизить несколько странной фразой:

— ...Но я не имею к этому никакого отношения...

Все начинают хлопать сильнее.

— ...Нет, я не в том смысле!..

В зале — овация.

 

 

Откуда берутся дети?

Году в 90-м дело было, как утверждает Геннадий Васильев, автор и клубный организатор из Красноярска.

Серия мероприятий, входивших в программу местного фести­валя, должна была начаться концертом Бориса Вахнюка и Леонида Сергеева. Но если Борис, хоть и без голоса, но приехал, то Ле­онида ни на этом, ни на каком другом самолете не оказалось вовсе. А билеты почти все проданы. А часть публики пришла конкретно на Сергеева. И объяснять его отсутствие, скажем так, милой забывчивостью было как-то неудобно. И жена Васильева Ма­рина Тарасова, продавая остаток билетов, была вынуждена не только предупреждать зрителей об изменениях в программе, но и разрабатывать версии отсутствия долгожданного кумира, причем такие, которые могли бы быть восприняты в качестве причин бе­зусловно уважительных. Короче, одному особенно настойчивому поклоннику творчества Леонида она сказала, что у него родился сын.

— Когда?

— В понедельник!

Поскольку дело происходило в среду, объяснение было при­нято: действительно, какой же отец не заберет наследника из роддома!

Примерно год спустя на Грушинском встречает Гена Леню и спрашивает:

— Вахнюк не рассказывал, как мы тебе в Красноярске сына родили?

Надо было видеть выражение сергеевского лица...

Минуты через две он произнес:

— Та-ак... Пойдем сядем...

Песочный человек.

Рассказывает автор из Казани Эмир Шабашвили:

— В 1977 году мы с Леонидом Сергеевым построили песочного человека на берегу Волги. Дело было на Грушинском. Ни меня, ни Леню на гитару тогда не пустили — нас никто не знал, мы пели лирику (Сергеев считал свои лирические опусы единственно дос­тойными внимания), и мы, ошалев от многолюдья, на полдня ушли вниз по течению предаваться тихим радостям жизни.

Накупавшись и навалявшись на солнце, мы решили, что нам скучно вдвоем (вокруг не было ни души), и решили слепить из песка человека — просто так, для компании. Что и сделали неза­медлительно. Человек получился отличный, размером схожий с на­ми. Он лежал на спине и смотрел в небо. Только одно немного мешало: я приделал гомункулусу женскую грудь, а Сергеев — ог­ромный торчащий пенис.

"Вопрос пока еще открыт, но кажется мне, — он гермафро­дит!" — вспомнив эту фразу Гете (перевод "Фауста" Б. Пастерна­ка), мы завалились загорать: Сергеев вниз, а я вверх по тече­нию от песочного человека, но рядом с ним, "чтобы не скучал", оставив точное определение пола нашего творения на потом.

Через десяток минут что-то заставило меня приоткрыть гла­за — о ужас! По берегу шло молодое босое создание женского по­лу, медленно приближаясь к нашей лежке. Я шепотом и визгом разбудил Леню, и мы лихорадочно уничтожили вторичные половые признаки песочного человека.

Не знаю, что подумала эта девушка, глядя на нас и на наши действия — помню только ее круглые глаза, — но могу себе представить, что чувствовал песочный человек, лишаясь сразу всего.

С тех пор что-то внутри меня хочет вернуться на то место, и посмотреть — остался ли там песочный человек, не ждет ли он нас с Леней, чтобы мы вернули ему утраченное, хотя бы что-то одно.

Да, молодость жестока, а старость сентиментальна и бес­сильна. Такие дела.

 

 

Овладение передовым опытом за десятки лет соцсоревнований вошло в мозг костей советского человека, и вот уже вспоминает Леонид Сергеев.

...Концерт известного барда в Москве. После прочтения за­писок в середине отделения он вдруг, играя, как-то начинает все выше и выше задирать гриф гитары и в конце концов под ка­ким-то предлогом — струна, гриф... — выскакивает за кулисы.

Как выяснилось позже, присутствовавший в качестве зрителя известный автор-исполнитель Алексей Брунов послал записку (без подписи):  "Пора застегнуть всё,  что расстёгнуто".

Вы ж сами понимаете из-за барабана не видно, как оно там...

 

Как Леонид Сергеев стал самым крупным бардом СССР.

Рассказывает Эмир Шабашвили (Казань):

— История эта произошла зимой, году этак в 1978, в городе Пущино-на-Оке, где я был в компании с Леонидом Сергеевым и Владимиром Шуликовским (тоже казанским автором) с концертом. Время года упомянуто не случайно — из дальнейшего изложения станет понятно, почему Сергеев мог стать крупнейшим бардом страны только в это время года.

Итак, утром, после бессонной ночи, проведенной в трех­местном номере (бессонной не из-за пения песен, а из-за нес­носного храпа одного из моих соседей), я вышел босиком и в од­них трусах на засыпанный снегом балкон делать зарядку. Закон­чив махать руками и ногами, я попытался войти в комнату — и обнаружил закрытую дверь, и за ней — двух придурков, один из которых не давал мне заснуть всю ночь, довольных, розовых, ве­селых, потешающихся надо мной и показывающих на меня пальцами.

После минутных издевательств и моего приплясывания на снегу они заявили, что впустят меня только в том случае, если я скажу, кто из них крупнейший бард страны. Причем из контекс­та их высказываний явствовало, что в случае выбора одного, другой — обиженный — будет изо всех сил противодействовать открытию двери первым.

Я, недолго думая, признал первенство за Сергеевым, чело­веком большого личного веса и физической силы, в противовес Володе Шуликовскому, человеку щуплому, интеллигентному, и в очках.

Через секунду я уже наматывался на батарею, а Сергеев с тех самых пор заслуженно носит титул крупнейшего барда. Воз­можно, если бы я тогда сделал другой выбор, мой заиндевелый статуй до весны 1979 года украшал бы балкон Пущинской гостини­цы, а Володя Шуликовский и посейчас успешно гастролировал бы по стране (в этой жизни он тогда же и бросил это занятие).

Кто знает, как может сложиться судьба, если сделать не­верный выбор. Так что мне повезло, я считаю.

А вы как думаете?

 

 

"Битва гигантов"
или
Когда тайное становится явным.

 

Продолжает Эмир Шабашвили:

— Дело было в Йошкар-Оле, городе призраков. Тоже гостини­ца, тоже концерт в компании Леонида Сергеева и (на сей раз) Виталия Мусина, те же незабвенные семидесятые (в магазинах од­ни плавленые сырки, зато много).

Утром, после концерта и очередной бессонной ночи, мы за­теяли с Сергеевым возню и борьбу. Виталий Мусин, примерно в два раза меньше каждого из нас, жался по углам, наблюдая и комментируя "битву гигантов".

После моего недолгого сопротивления Сергееву удалось сбить меня с ног и повалить на свою кровать. При этом на кро­вать упало в сумме около 200 кг, и хрупкое произведение ма­рийских мастеров (ДСП, Б/У), не выдержало, причем не выдержало очень забавным образом: обе его спинки отвалились и упали на пол.

Тут нам стало не до шуток — денег у нас было мало, кро­вать была нам не по карману. После недолгих раздумий мы нашли простой выход — красиво застелили многострадальную кровать, аккуратно приставив спинки, и на цыпочках отошли. Держится. В этом состоянии кровать была принята ничего не подозревающей горничной, и мы покинули гостиницу, отправившись на железнодо­рожный вокзал.

На вокзале нас провожали участники Йошкар-Олинского КСП, и среди них одна очень милая дама, мать которой была админист­ратором той самой гостиницы. Так вот, среди прощальных звуков объятий и поцелуев вдруг прозвучал тихий ее голос, обращенный к Сергееву:

— А с кроватью, Леня, мы все уладили.

Господи, что стало с Сергеевым! Из него как будто выпус­тили воздух! Он, безъязыкий, пытался показывать на меня, и го­ворил — нет — шипел: "Это он, он!", — но никто уже не слушал и не понимал его горя.

Всю обратную дорогу до Казани Леня просидел в тамбуре, прямо на полу, свесив ноги и опустив плечи, глядя на замеча­тельную марийскую тайгу, проплывающую мимо, и не видя ничего. В очередной раз открылось то, что не должно было открыться. Тайное стало явным.

С тех пор мы не боремся с Леонидом Сергеевым и не спим на соседних кроватях в гостиничных номерах, и слава богу: очень уж он храпит громко.

 

Разговор по душам.

Рассказывает Леонид Сергеев.

— В 199... году мы были на Таймырском фестивале в Нориль­ске. И за неделю до нашего приезда рванула городская ТЭЦ. Представляете: Таймыр, конец ноября — и без отопления! В гос­тиничных номерах температуры стояли такие, что мерзлые тарака­ны забирались к нам под одеяло греться. А в самом здании, где проходил фестиваль, было два теплых места. Одно — это сцена, там софиты грели, поэтому каждый выступавший старался подольше не уходить со сцены, выступления были минут по сорок, а весь концерт длился часов пять-шесть. А второе — почему-то фойе. И вот как-то стоим мы — Мищуки и я — в этом фойе, греемся, что-то вкушаем... Подходит огромный шахтер, метра два ростом, ладонь с мое лицо, подходит и начинает так неторопливо гово­рить, что, мол, я хотел бы с вами познакомиться, я — шахтер и т. д.

— А, ну и как там у вас в шахте? — вежливо говорит Вадик Мищук... и, непонятно, почему, повернувшись на 180 градусов, уходит.

Парень недоуменно смотрит ему вслед и после паузы гово­рит:

— Да нормально...